Если смотреть с высокого берега, на котором расположилась деревня Троицкие выселки, то взгляду открываются большие и малые острова. Это мелководная часть Чебоксарского водохранилища. В сенокос к островам, бывшим когда-то частью заливных лугов, нередко пристают смоленые лодки косарей.
Завозят сюда на все лето и коров, где они пасутся вольно и без присмотра до самой осени, когда их заберут обратно, нередко одичавших. Однажды среди глупых и покорных «бурёнок» завелась корова, которую обуял дух свободы. Она стала вожаком и уводила стадо вглубь острова при приближении людей. Её пришлось отстрелять.
Островок, который мне приглянулся, мал для того, чтобы косить на нем траву, слишком мелко вокруг него и для ловли сетями. Словом, как, наверное, считают местные жители – это пустой, никчемный пятачок земли. А мне он как раз и дорог своей безлюдностью. По окружности он закрыт густо разросшимися молодыми березками. Посреди этой естественной ограды открывается великолепная поляна, пестреющая луговыми травами и цветами. В знойный день, если лечь на ней, подставив лицо ветерку, можно подумать, что сладкая дремота застала тебя посреди пойменных лугов верховий Большой Кокшаги, где так же неспешно плывут облака, сонно гудят в цветках пчелы, и столь же медово и остро пахнут луговые травы. Этот островок не совсем простой. Ему обязаны жизнью люди – пожилые муж и жена из какой-то ближней деревеньки. Их лодку захлестнула и потопила волна во время сильнейшей грозы с ливнем. Они успели ухватиться за тонкий полусгнивший ствол дерева, торчащий из воды, но едва ли продержались бы долго. Когда я, преодолевая волну, добрался до стариков, они уже окоченели, и мне пришлось разжимать их одеревеневшие пальцы, чтобы забрать тонувших в лодку. Здесь все было чудом: то, что мы с отцом оказались на островке в этот день, хотя собирались на лесное красивое озеро, щедро дающее желтоглазых окуней-горбачей; то, что я услышал их крики на расстоянии около полукилометра сквозь вой ветра и грохот прибоя; то, что мы втроем смогли добраться до берега на старой резиновой лодке, и пластмассовая лопасть весла обломилась уже у берега, а не на просторе водохранилища, по которому холмами шли тяжёлые волны с пенящимися барашками поверх гребня.
Приезжая сюда, я обычно располагаюсь на травянистом мыске со стороны Волги. Тут же рядом у ивового куста разжигаю костерок и обустраиваю ночлег. По кромке берега у меня вбиты крепкие ухватистые рогульки для удилищ. После захода солнца поплавки удочек начинают укладываться набок – это берет подлещик, а вместе с ним – густера и сорожка. Резко и верно хватают окунишки, утапливая поплавок или быстро волоча его в сторону. Та же повадка у небольших подъязков. Клюет и ночью. Если оставить крючки с насадкой в воде, то можно каждые десять минут доставать их, не подсекая, и снимать скользких колючих ершей. Но иногда удилище начинает кланяться, хлеща вершинкой по воде, и на леске упирается тяжелый сонный лещ за килограмм.
Утром задолго до рассвета начинается клев, но с восходом солнца поклевки становятся все реже и реже, затем прекращаются совсем. Тогда я сажусь в лодку и, словно Робинзон, начинаю оплывать свои владения. Подбрасываю насадку под кусты, свисающие над водой, или под бревна-топляки на смехотворно малую глубину не более полуметра. Если рыба стоит здесь, то немедленно под кустом или бревном закручивается бурун, поплавок бойко бежит в сторону, и серебристая, нередко крупная рыбина упирается на леске.
Летние дни утомляют своей знойностью, монотонностью наката волн и гудения ветра. Я люблю вечера, когда в тихой воде застывает небо, не выцветшее и беспокойное, как днем, а зардевшееся, тронутое нежными закатными красками. Куда-то уходят облака, горизонт очищается, и тогда мир становится шире и спокойнее. Теплый воздух насыщен стрекотанием кузнечиков, которые есть и на моем маленьком островке. Это подтверждает подлинность и причастность лужка-полянки к настоящим лугам. Наступает час ловли и спокойного созерцания. И трудно объяснить, почему мне иногда так хорошо именно одному. Приходящая легкая тоска скорее приятна сердцу. Она пощипывает какие-то спрятанные внутри тонкие струны, которые не звучат в духоте городских квартир.
Александр Токарев
Аж захотелось!