Ловля на «елочку». Снасть не мудрена, но вполне уловистая.
Было решено – сезон закрыт. Ледяной ветер, пришедший с севера, гудел в проводах и с размаха бил в окна. Потом обложно наползли мутные тучи, и дождь мелко сыпался день и ночь, наводя тоску. И тут в череде серых дней откуда-то выглянуло умытое солнышко. Распогодилось не на шутку, правда, надолго ли?
Спешно собираемся с сынишкой и едем на Волгу. Здесь надо уточнить, что Волгой места нашей рыбалки можно назвать условно. Разве что вода волжская. А так – это архипелаг лесистых островов, рощи ломаных берез и окостеневших дубов, торчащих из воды. Словом, – часть Чебоксарского водохранилища. За двумя длинными островами-бровками, тянущимися к коренному Жареному бугру, есть последний – Вороний. А за ним уж точно – она, Волга, с рокотом теплоходных дизельных движков и тяжелым накатом осенней волны.
Нам туда не надо. Выгребаем на «Казанке» без булей к самому первому, длинному острову – закрыться от ветра. «Казанка» ходка и устойчива под мотором, но весла «не любит» – парусит.
Под островом бросаем якорь – ржавый трак и разматываем спиннинги. Я пользуюсь обычной инерционкой, а Димка приноровился к недорогой, но легкой в работе безынерционной катушке. В общем-то, оно и верно: крупной щуки по этому времени ждать не приходится, а «бород» избежишь. Обманки у нас простые. Димка цепляет давно уже проверенную желтую «Сенеж», на которую здесь одинаково исправно ловятся как щуки, так и окуни, а я ставлю «Неман» с насечкой-чешуей. Модные новинки не используем. Не потому, что уж такие провинциалы-консерваторы, а просто нет в них нужды. За судаком и жерехом надо к Вороньему острову идти. Туда в обход через Жареный бугор все восемь километров будут, да на веслах, да на парусящей «Казанке». Эх, сюда бы мою «Обь-3» с «Вихрем»… Но лодка уже на зимней стоянке, в Кокшайске, ниже ГЭС.
Вода прозрачная до слезности. Надежды на хороший улов мало, но ведь – последняя рыбалка по открытой воде…
Разминаемся с Димкой в первых несильных забросах, проводя блесны у коряжек и травы, еще не опустившейся на дно. Сын косит на меня с тревогой. Кто первый? Но проходит час, мы меняем места, блесны, все напрасно… Подступает тяжелое чувство разочарования. Этого следовало ожидать, но не до такой же степени… Сколько было переловлено сильной ямной щуки и килограммовых окуней в этих самых местах! И тут вспоминается мне, как случилось нам с приятелем поздней осенью попасть на веселую ловлю окуня-горбача. Было это не здесь, а ниже ГЭС, при впадении реки-речушки с серьезным названием Большая Кокшага. В устье она действительно не совсем маленькая. Ловили мы на «елочку». Снасть не мудреная – та же блесна, но выше нее подвязаны жесткие поводки с крючками. Один обмотан ниткой-шерстинкой, другой белеет кусочком поролона, а на следующий из озорства зимнюю блесенку прицепили, крошечную, но серебряную. Окуни тяжело оседали на всех крючках, но отдавали предпочтение почему-то шерстинке.
– А ну-ка, сына, давай-ка шарф. Он у тебя с красным, – бодро командую. Тот в недоумении. – Давай-давай, мама не заметит.
Быстро мастерю «елочку», себе и Димке, но тот не принимает подарок. Упорно цедит воду одной из жестянок, к которым я потерял уважение. У меня «елочку» венчает судаковая мельхиоровая блесенка для отвесного блеснения. Снасть, конечно, дикая, но кто его знает?..
Соревнуемся с Димкой полчаса и вдруг – удар по моему спиннингу! Торжество победителя и жалость к Димке как-то одновременно проносятся у меня в голове. Подвожу к лодке отчаянно упирающегося «матроса». «С полкило будет, – решаю. – Ну, граммов на триста», – тут же осаживаю себя. Оглядываюсь на сына, чтобы посочувствовать, а он, оказывается, тоже кого-то волочит. Щука! Конечно, тоже не щука… «Шнурок» болтается на леске. Но сын торжествует. «Обловит, – думается с тоской, – обловит, стыдоба»… Снасть же не меняю из принципа. Нет-нет, да и поддерну горбача. Правда, в этот раз крупный брезговал «елочкой», больше двухсотграммовики баловались. У сына же удача оказалась первой и последней.
Вскоре и он перешел на «елочку». Ему не так стыдно, он же меньше…
Два дня жили мы на островах и успели пропахнуть дымком, ветром, рыбой. Почти каждый остров в этих местах имеет свое жилье – землянку. С виду – нора с окошком, да и внутри незатейливо: ржавая печка у двери, за ней – нары, устланные сеном или папоротником. Или просто сомкнуты в ряд отполированные телами доски. По бревенчатым стенам тянутся полки, где оставляются соль, спички и другой припас. Стены черны до блеска от печной сажи. Все грубо, примитивно. Но едва пыхнет в топке смолевая стружка, загудит в трубе, осветятся стены алым отблеском, и тихий уют войдет в это жилье. А в темных углах, куда не добраться дрожащему свечному огоньку, по-домашнему заскребутся мыши, да высунется, глядишь, из-за поленницы дров борода домовичка-хозяина. Но, может быть, только кажется?
Александр Токарев
