– Вы, мужики, купаться? – интересуюсь. – Лед гнилой совсем. – А нам всё равно! – смеются рыбаки, дыша водкой…
Этот остров – последний перед открытой Волгой, а точнее – перед Чебоксарским морем, которое образовалось на месте бывших лесов, полей, заливных лугов, просёлочных и лесных дорог, кладбищ, деревень и посёлков, ставших выселками. Но здесь не самое широкое место Чебоксарского водохранилища. Самая необъятная ширь ниже по течению – в Отарском заливе. Но и здесь не всегда можно увидеть противоположный берег, особенно если день пасмурный и серый, с висящими надо льдом тучами. Но сегодня правый берег синеет вдали узкой полоской, хотя там везде высокие обрывы, как и в районе находящегося выше Козьмодемьянска.
Весна на дворе. И рыбалка радует. По краю острова, где я остановился на ночлег в землянке, идёт какое-то глубокое русло. То ли овраг, затопленный водами рукотворного моря, то ли речка, может быть, даже речка Арда, повернувшая в эту сторону. Только старые карты могут дать ответ. И вот по краям этого русла, на свале с пяти-шести метров на все десять метров глубины, я поставил жерлицы. Всё по правилам. По правилам начала брать и щука. Нет-нет, да и вскинется флажок жерлицы и на леске тяжело осядет живая упрямая тяжесть. Трофейные экземпляры уже не попадаются, как было в первые годы образования водохранилища, но на пять-семь килограммов садятся щуки на тройники зимних жерлиц. Проблема лишь с живцом. Нет по этой глубокой бровке мелочи-сорожки. То ли не нравится это место, то ли щука гоняет её здесь и глотает беспощадно. Приходится уходить в сторону на плато с ровными глубинами в два метра. Там, в прикормленных лунках, и поклёвывает разнокалиберная плотва – от живцовой с ладонь до неплохих рыбин весом до трёхсот граммов. Всё бы хорошо, но приходится бегать к жерлицам за сотню метров от уловистых лунок, когда над весенним льдом поднимется флажок жерлицы. Но это ерунда. Главное рыба ловится, вот только похвалиться не перед кем… Сегодня я здесь один, без напарника.
Переночевав в землянке, утром сижу у старых моих лунок, где ловилась сорожка, но сейчас на леске нет-нет да и зависнет живой слиток серебра – сорога уже с полкило… Увлекшись ловлей, не чувствую палящего солнца, не смотрю на жерлицы. В самый полдень и самую жару (иначе не сказать) оглядываюсь по сторонам и не вижу окрест ни одной живой рыбацкой души. Да я, оказывается, один на льду. Только вороны скачут у самых лунок, и ветер колышет засаленную бумагу и полиэтиленовые пакеты. Надо выбираться со льда. В этом я еще раз убедился, когда начал снимать жерлицы. Лунки под ними были изначально на 140 мм, а сейчас и на 180 мм некоторые стали диаметром… Лед был рыхлый, кристаллами, его размывало на глазах. Собираю рыбу, снасти. Пытаюсь поднять рюкзак с уловом за три дня, но понимаю, что сейчас просто оторвутся лямки. Все загружаю на кусок двойного полиэтилена, который мне служит защитой от ветра, впрягаюсь в импровизированные сани и иду к коренному берегу. Между островами ноги теряют опору, и я без треска ухожу до пояса в воду. Это мы уже проходили… Опираюсь о лед, вылезаю и, ухватив лямки «саней», обхожу промоину. вскоре проваливаюсь еще раз, но так же удачно выбираюсь. Ладно еще рюкзак не на плечах… Миновав длинный главный остров, выхожу на большое ледяное плато перед деревней Сенюшкино. На льду вода по колено, и рюкзак почти плавает по воде на изодранном в клочья полиэтилене. У пней видны промоины. Заглядываю туда. В чистой воде, как в аквариуме, резвятся окуньки и сорожки. Не попасть бы к ним… На подъеме к деревне вдруг вижу целую ватагу-артель, спускающуюся на лед.
– Вы, мужики, купаться? – интересуюсь. – Лед гнилой совсем.
– А нам всё равно! – смеются рыбаки, дыша водкой. – Поплывем, если что…
Их лица были покрыты, словно медью, весенним загаром.
– Ну, удачи…
Вскоре я был в городе, а вот как там меднолицые экстремалы?..
Александр Токарев
красиво!
пиши есчо.