«Папа-папа! Там корова с красными глазами!.. Она идет сюда!»…
Места, о которых пойдет рассказ, совершенно обычны для сельской стороны. На взгорке видна деревенька. Это – Комино. Воздух здесь пахнет теплой водой от реки, травами, липовым медом и коровьими лепешками. В заливных лугах сонно стрекочут кузнечики. Гул трактора почему-то не нарушает этот монотонно звенящий покой, и кажется, что так было испокон веков: бродили коровы, прыскали мальки над парной водой и бесконечно долго ехал куда-то синий «Беларусь» с тележкой.
Малая Кокшага здесь действительна невелика. Это неширокая речка с еще более узкими стремнинами, где вьются длинные водоросли; с тихими плесами, заросшими камышом и кувшинками; с глубокими омутами. В этих ямах-омутах купают свои ветви молодые трепетные ивы. Иногда с глубины поднимается и бьет хвостом крупная рыба, казалось бы, несоразмерная с маленькой речушкой. Это, скорее всего, – карп или язь. Но на удочку нам здесь попадаются чаще небольшие подъязки. Они резко хватают манные катыши на донках-удочках. От поклевок качаются и звенят колокольчики на гибких вершинках удилищ. Местные рыболовы в приваженных местах ловят на горох и довольно крупных язей. Я иногда подплывал на резиновой лодке к таким местам и, придерживаясь за кол, вбитый в твердое дно, смотрел из-под руки в воду. Там, у дна, у россыпи привады, бродили толстоспинные язи. Налюбовавшись, я уплывал, так как ловить здесь, что воровать. Да и не будет клевать осторожный язь в солнечный полдень.
На плесах, рядом с кувшинками, мы ставим жерлицы. Хлесткие ивовые «тычки» легко сгибается от рывков и некрупной рыбы, но кажется, что на леске рвется матерая щука. В чистых омутах блесну провожают суетливые «карандаши», бледные в раскраске и вытянутые в теле. Подростки, одним словом. Но случается, что откуда-то вдруг, может быть, из-под топляка, вывернется короткая ямная щука, ударит по блесне и согнет спиннинговое удилище.
После первых встреч с этими местами я стал брать с собой детей, поскольку добраться сюда несложно и на велосипеде, а тихая ловля под сенью остролистых ив действительно напоминает аксаковскую, и кажется, что здесь и впрямь «утихнут мнимые бури…». Кротко и бесхитростно клюет плотва на хлеб и разварную перловку. Бывает, набросаешь за травку-водоросли овсяных подмоченных хлопьев, мягко положишь насадку, чуть дальше прикормки; поплавок замрет на неподвижной воде, краснея «антенной», вздрогнет и наклонно уйдет в зеленую глубину, а в руке затрепещет теплая сорожка, пахнущая травой-шелковицей. Сядешь, прислушиваясь к негромкой радости внутри, вспоминая детство, замусолишь сигарету (тогда курил), пустишь блаженно дым в прозрачное небо и задумаешься мечтательно: может быть, это и есть счастье? Ответить на вопрос к самому себе не успеваешь, так как подпрыгиваешь от неожиданности, роняя горящую сигарету в сапог, а на тебя из кустов обрушивается перепуганный сын с отчаянным воплем: «Папа-папа! Там корова с красными глазами!.. Она идет сюда!».
У Женьки глаза хоть и не красные, но совершенно круглые от ужаса. Из сапога валит дым. Морщась, достаешь сигарету и идешь спасать нас всех от кровожадной коровы. На лугу мирно пасутся буренки. В стороне, в кустах, спит пастух. Около него подхалимски увивается маленькая собачка и лижет пастуху нос. Отбившаяся от стада корова, спешит куда-то прочь, вскидывая копыта. Видимо, это та самая, красноглазая, испугавшаяся Женькиного крика. Пастух просыпается и ловит ее, а собачонка злой мухой норовит ужалить корову из-под ноги хозяина.
Сконфуженный Женька приносит мне чай в маленьком стеклянном бочонке-банке из-под меда. Ему это нравится, и он весь вечер поит меня чаем из медового бочонка. А я сижу в осоке, ловлю сорожку, курю, любуюсь облаками, похожими на взбитую сахарную вату.
Впоследствии мы приезжали сюда уже с подросшим младшим Иваном. Он пытался ловить верхоплавок легкой тальниковой удочкой, сделанной здесь же, на берегу. Чики-верховки обманывали сына: съедали хлеб, толкали нахальным носами поплавок и постоянно срывались с крючка, а Ванька злился и хлестал удочкой по воде. Мы встречали и провожали летние зори, ловили сорожку, прятались в палатке от коротких ворчащих гроз, чертили тропинками седые от росы луга, спускаясь к реке, слушали у костра как стрекочут цикады и звенит теплая ночь. Потом собирались и ехали на велосипедах домой. Иван, сидя впереди, бодро мучал меня вопросами, загадывал загадки, мы с ним лихо орали песни из хорошего старого мультика «Бременские музыканты». Ванька вертелся, а я с усталости ворчал, мол, сзади – тележка с лодкой, а тут еще впереди непоседливый груз. Сын обижался и тихо говорил, что он не груз. Я, опомнившись, прижимал к себе родное тельце и извинялся перед Иваном.
А где-то там, в сонных лугах, позвякивая золотым бубенцом, все бродила корова с красными глазами, и таял летний закат.
Александр Токарев
