«Мама, ты знаешь, я сегодня круто обловил папу, ну просто круто!»…
Зной лежал неподвижно и тяжело, раскалив и выбелив горизонт там, в верхнем течении, где в плывущем неверном мареве виделась Чебоксарская ГЭС. Но может быть, это был мираж?
Чайки, потеряв аппетит, вяло плюхались на парную гладь Волги и плыли комьями белой пены рядом с невесть как вырванными кустами живого зеленого тальника, пустыми пластиковыми бутылками, огрызками яблок и огурцов. Песок Сидельниковского острова пестрел разноцветными бикини отдыхающих и трусами неутомимых ловцов чехони. Тут же стояли лодки всех видов с поднятыми моторами. Устав от полного безветрия, облака взгромоздились на зеленые утесы правобережья и сонно оцепенели невиданными странами-городами, округлыми громадами гор и холмов, позолоченными солнцем и подсиненными снизу. Изредка из этой синевы проливались короткие грибные дожди. Но от них лишь дымилась дорожная пыль и оставалась влажная духота. Все окончательно застыло вокруг. Мы изнывали от жары. Мало того, наша «Обь» раскалилась до температуры изрядно нагретого утюга, и поэтому прикасаться к ее дюралевым бортам было просто небезопасно. В который уже раз я проклинал себя за то, что не взял с собой дуги тента. Мне виделся натянутый над лодкой брезент и прохладная тень под ним, но это уже походило на галлюцинации. Тент бесполезной тряпкой валялся в грузовом отсеке. Время от времени мы с сынишкой Женькой «макались» в Волгу, держась за тросы якорей. Но вода была не намного прохладней воздуха, и вскоре душная до дурноты истома опять обволакивала нас.
Не клевало часа три с тех пор как «дали» течение. Словно все замерло и там под водой. Женька заснул, а я сидел и уныло смотрел на сторожки «кольцовок», покрываясь гусиной кожей от солнечных ожогов. Но что-то случилось к полудню, к самой, казалось, жаре. Откуда-то пришла свежесть, пахнущая земляникой и сырой травой. Солнце растворилось в дымке и погасло. Меня обсыпало легкой теплой моросью, которая оказалась почему-то неприятна для воспаленной спины. Дождь забился фонтанчиками на неподвижной воде, все усиливаясь, но это его усиление было ничем перед тем яростным шумом, который приближался вместе со стеной ливня и черной полосой на воде. Невероятно быстро эта полоса накрыла лодку и все вокруг закипело. Я сидел под хлесткими струями и удерживал над Женькой тент, отчаянно полощущий на ветру.
Все окончилось так же быстро, как и началось. Удивительно, но сынишка даже не проснулся. Намаялся на жаре. Сейчас после дождя ему было прохладно. Это видно по тому, как он ежится и подгибает колени к груди. Я накрываю его курткой и снова устраиваюсь перед снастями: меняю насадку, поправляю колокольчики на сторожках. Видимо, задеваю один из них, и тот трясется, звонит на всю притихшую округу. Откидываюсь в кресло, но колокольчик продолжает трястись и бренчать. Да это же поклевка! Словно и забыл я про такую вероятность, устав от жары и бесклевья. Подсекаю и вываживаю на поверхность отчаянно упирающегося леща. «С килограмм будет», – решаю про себя. Слегка дрожащими руками отцепляю его и прячу в садок. Здесь следует сказать, что садков у нас два. Один, побольше, – мой, другой – Женькин. Можно было обойтись и одним садком, но я посчитал, что азартнее будет ловля не в общую кучу, а кому как повезет. Каков, мол, добытчик, таков и улов. Все бы так, но первый лещ попался на Женькину «кольцовку», и хотя тот спит, по уговору кладу добычу в его садок. Второй подлещик опять затрепыхался там же. Словно издеваясь, лещи клевали только на снасть сынишки. Моя «кольцовка» встряхивалась от притязаний худосочных густерок, окуней, сопы-«лаврушки», попался даже ротан, единственный, наверное, здесь, на течении, но лещи, словно сговорясь, избегали меня. Грешен, я начал «мухлевать». Это когда играешь сам с собой в шашки и вроде невзначай, не глядя, ходишь за соперника. Но иногда самые, казалось, глупые ходы его, сделанные тобой, оказывались гениальны и выигрышны. Так и здесь.
Я старался не замечать, что черви на крючках Женькиной «кольцовки» обсосаны до самого жала, но самые крупные лещи попадались именно на эти крючки. На свои крючки я цеплял отборно жирных червей, но они напрасно болтались там, в глубине, не соблазнив даже простого ерша.
Когда Женька открыл свои голубые нахальные глаза с длинными ресницами, его садок был полон жирными лещами и подлещиками. В моем же садке – рыскала кругами низкопородная рыбья шпана. Надо отдать должное сыну, он довольно сдержанно отнесся к «своему» успеху, заметив, впрочем, что поймал побольше, чем я. И хотя он не потрудился уточнить, кто же собственно ловил, а кто спал, я был благодарен Женьке за его великодушие и отсутствие куража над побежденным соперником.
Но когда мы, усталые, вернулись домой, первыми Женькиными словами еще с порога были: «Мама, ты знаешь, я сегодня круто обловил папу, ну просто круто!».
Александр Токарев
