Сегодня мы Шапинском пруду с сыновьями. Всё утро ходили на лодке вдоль береговой линии, где обычно держалась щука, и я подбрасывал блёсны к коряжкам и деревьям, лежащим на воде. Но за полдня я поймал на спиннинг только одну щуку, которую мы решили торжественно поджарить дома по приезду с рыбалки.
К вечеру я наваливаю под палатку сена из прошлогоднего стога и накрываю детей одеялами. Почти сразу раздается сопение. А мне не спится. Почему-то вспомнилось, может быть, по аналогии с названием, как мы жили семьей, отдыхали, рыбачили, работали на озере Шап. Здесь деревня Большие Шапы и соответственно – Шапинский пруд, в окружении ельника и лиственного леса, а там – озеро Шап, круглое и глубокое к середине, как воронка. А вокруг сосновый бор раскинулся на десятки километров. Говорят, на дне озера в многометровой толще мягкого ила-сапропеля костенеет провалившийся лес. Потому-то, мол, случается, и не находят топлого человека. Держат его на дне острые сучья. Так и стоят утопленники среди мертвых деревьев с открытыми глазами. Почему стоят и почему именно с открытыми глазами? Этого никто не может объяснить, но так, видимо, страшнее и таинственней. Что касается мертвяков, то окрест озера их действительно, наверное, не мало. Самые расстрельные места были в этих борах в те смутные тридцатые, когда судьбу человека определял черный воронок.
Говорят, что в старом доме, куда нас поселили на озере, жили когда-то муж и жена. Хозяин был поляк. Чем-то он не угодил Советской власти и скрывался от нее. Жег окрестные леса, как мог, досаждал, но, видимо, сгинул от красноармейской пули. Его вдова так и жила в доме на озере. А потом тихо покинула этот мир. Рассказывают, что видели здесь ее призрак с фотографией в руке. И карточку, мол, находили в доме. На ней якобы – темноволосый красавец в конфедератке.
Нам призраков встречать не пригодилось, но по ночам дом скрипел и постанывал деревянными косточками-стропилами, наверное, от старости и пережитого за свой век.
Вода в Шапе светлая до голубизны. Когда-то в озере было много линя. Затем он исчез. Потом исчез окунь. Озеро зарыбили карасем и карпом. И теперь на заре нередко можно видеть игры полупудовых рыбин. Но карась берет здесь вяло и осторожно, а карп вообще отказывается от любой насадки. Самая распространенная здесь добыча отдыхающих – чика-верховка, некрупная плотва, да кому повезет – щурята.
Поскольку я в отличие от жены жил здесь праздным бездельником, то свободное время посвящал рыбалке, пусть и в курортном шумном месте. В росную зарю мы, стараясь не разбудить маленького еще Ивана и Ольгу, уходили с Димкой и Женькой на старый песчаный карьер. Там мы ловили золотых карасиков с пол-ладошки и осторожно несли их в ведре обратно к озеру.
Мы накачивали резиновую двухместку и задолго еще до рассвета проверяли жерлицы, выставленные с вечера, потемну. Снимали щук, насаживали карасиков и, пока не выплыли отдыхающие на водных велосипедах, ловили у жерлиц сорожку. Потом шесты выдергивали, убирали до вечера. Иначе потом их не найдешь. Все это издержки курортных мест. Но нередко в этом многолюдье и суете наши уловы были внушительно увесисты. Я даже построил рядом со старым домом коптильню. Там мы золотили свежепойманных рыбин ольховым дымком, и тогда над санаториями, спортивными лагерями и стоянками «дикарей» зависал запах копченой щуки. Здесь же в коптильне жарилась и шашлыки. Под мангал мы приспособили коптильную камеру-бочку. Рядом с коптильней стояли деревянные лавки. Было это место нашим клубом и нередко вспоминается мне, как собирались семьей у этого камелька, пили чай и смотрели на заходящее за лес ленивое солнце.
Здесь же шебуршался под ногами котенок, звучно названный «куцхаром крысоедом», а бывший попросту Васькой в тигровую полоску. Котенок попрошайничал, делал стойку за рыбкой-сорожкой. А потом нападал на Ваньку, который имел обыкновение ходить без штанов, неглиже. И Ванька не на шутку злился. Рядом с домом, в огороде, бродила заблудившаяся курица, сонно стрекотали цикады, а над соснами поднималась яркая луна.
Мы долго слушали ночь, а потом уходили в дом.
Мои ностальгические воспоминания прервали какие-то необычные звуки. Гляжу на детей. Нет, они спят, набегались, рыбаки. Это что-то рядом с палаткой хрустит. Осторожно выглядываю и вижу… отчаянно удирающего пса. Этого самого деревенского Кабздоха, сынишка Женька днём кормил и приваживал. И теперь пёс, видимо, в благодарность преспокойно жрал нашу единственную щуку, оставленную на холодке у палатки.
Не забыл пес, удирая, и прибрать остатки. По крайней мере, даже косточек не осталось на траве.
Чуть засветлело, я собираю спиннинг и крадусь к лодке, твердо решив, что без щуки с воды не уйду.
Александр Токарев
