Ничего-ничего, мужики, попробуете, не понравится – на прикорм пойдет…
В этот день клёва на Боровской не было, по крайней мере, на блёсны. Но едва нацепил маленький желто-оранжевый твистер, как леска упруго осаживается, и на ней виснет живая тяжесть. Окунь! Подвожу его к лодке и толкаю сына:
– Ванька, подсачек! Тот суетится, выдергивая прижатый подсак, потом, радостно торопясь, подводит его под рыбину. Экземпляр, конечно, не рекордный, а если прямо сказать – не крупный, но на весу и он может обломить тонкую вершинку ультра-лайта. По крайней мере, я так думаю, глядя на чахлый до жалости хлыстик, тоньше спички…
Вскоре взял еще один окунь. Но это мы уже проходили. Подобных окуней, не тяжелее трехсот граммов, я вываживал на озерах с каждого заброса, уставая от этой монотонной рыбалки. Чем же удивить щуку? «Aglia» не произвела на зубастых никакого впечатления, словно и не было золотого триумфального блеска «знаменитостей». Так – сотрясение воды… Цепляю джиг с изжеванным и когда-то зеленоватым в блестках риппером, похожим то ли на ерша, то ли на бычка… На первом же забросе леска тяжелеет и идет в сторону. Вскоре метрах в двадцати от лодки выпрыгивает щучка и трясет головой. Ультра-лайт мягко гасит ее прыжки.
Пока мы продлевали удовольствие, услаждая себя высокоэстетичной борьбой с усталой вдрызг щучкой, откуда-то навалились пухлые, как подушки, синие тучи, брызнули вялой немочью-моросяком, дунули ветром, морща тихую заводь, и пролились уже настоящим ливнем. Треснуло небо, швыряясь неоновыми молниями. Началась гроза. А тут и Сергей приехал с Юркино. Покурили с ним в машине, посидели, чертыхаясь на погоду, а потом принялся товарищ чего-то колдовать. Воду вскипятил, пакетик «Роллтона» выпотрошил в тарелку, залил кипятком.
– Ты чего, Серега? – удивляюсь. – Есть что ли нечего, концентратами трясешь? Вон я суп из тушенки сварил, пальцы отъешь!
– Э-э, подожди, не торопись. Дай только дождю кончиться… Увидишь…
Ну, понятно, когда коту делать нечего… Мы с Иваном заинтересованно ждем.
Отгромыхав, гроза свалилась за горизонт. С сосен падали лишь редкие тяжелые капли. Сергей вылез из машины и, натесав смолья из сухостоин, запалил костерок среди кирпичей, служащих нам плитой для котелка и чайника. На углях раскалил сковородку, подлил масла, высыпал в разбухший «Роллтон» добрую горсть муки, перемешал все, начал лепить что-то, и, приговаривая в бороду, шлепать на сковородку.
– Вы этого еще не ели… А нам, когда бичевали в лесу, без хлеба хреново приходилось. Иногда ничего кроме водки не было, как в «Особенностях национальной охоты». Лепешки из макарон первым сортом шли.
Знаю, что Сергей работал когда-то геологом, то ли маркшейдером где-то в дремучем Лукоморье.
– Так есть же и хлеб, и баранки вон к чаю.
– Ничего-ничего, мужики, попробуете, не понравится – на прикорм пойдет. Ванька набросает к удочкам, – приговаривал Сергей.
И я понял, что дело здесь не в суровой нужде или особых изысках, а это есть тот же ностальгический полет души в теплое вчера.
Вскоре мы уже увлеченно хрустели Серегиными лепешками-оладьями, запивая холодным чаем. Даже Ванька ел. Вообще-то он отчаянный брезгуля, утонченно-щепетильный в еде. Еще недавно он считал, что поджаренные куриные окорочка трясут с деревьев, как яблоки, а когда узнал горькую правду, перестал есть мясо, словно истинный толстовец, разве что сырокопченой колбасе за двести с гаком «деревянных» делал исключение.
Серегины оладьи сошли бы и для цивилизованного завтрака в приватной обстановке.
– Сергей, беру на заметку твой рецепт, ей-ей!
– Я же говорил…
А Сергей удивил еще раз. Он взял Ванькин улов, состоящий, наверное, из сотни некрупных краснопёрок, которых сын поймал на удочку с берега, и не поленился почистить всю эту мелочь. Затем он на той же сковороде нажарил в несколько приемов всю краснопёрую мелюзгу до состояния семечек, когда многочисленные кости просто не ощущались и хрустели на зубах вместе с рыбьей поджаркой. И тут только стало понятно, как не хватало нам сейчас пивка из холодильника…
Ночью разразилась гроза с пристрастием. Она ходила до полуночи кругами вокруг палатки, била в землю ломаными и ветвистыми молниями, беспрерывно и ослепительно освещая все вокруг, и, казалось, целилась в нас. Я думал, что Ванька испугается, но он только мышонком прижался ко мне, строго смотрел в потолок блестящими глазами, а потом спокойно засопел, подложив руки под голову.
Александр Токарев
