Сегодня мы на Малой Кокшаге. Первый лёд. Ловим мелкую плотву в заливе у берега, а впереди стоят жерлицы. Щелк!.. Этот многозначительный звук нам знаком. В морозной тишине хорошо слышен щелчок пружины с флажком. Над треногой, стоящей под самым обрывом, вскидывается алый кусочек ткани, трепещущей на легком ветерке. И мы с Пашкой скользим по гладкому льду к жерлице. Не подходя слишком близко, останавливаемся и наблюдаем. Катушка жерлицы вздрагивает и делает пару оборотов. Затем замирает. Пауза явно затягивается. Бросила, наколовшись, или сорвала живца? Наконец не выдерживаю и подхожу к жерлице, берусь за леску и едва-едва, не торопясь, тяну ее на себя. Леска вначале идет свободно, но вдруг тяжелеет, и по ней передаются легкие толчки. Не резко, но довольно энергично подсекаю… Есть!… Здесь уже не до церемоний. Медлить нельзя, иначе уйдет, если слабо засеклась. Быстро перебираю руками и выбрасываю на инистую крошку щучонку граммов на восемьсот. Это, будем считать, — удачный дебют и открытие сезона, хоть и не крупна добыча и несколько вяловата. На Волге щука по перволедье, бывает, со свистом раскручивает катушку, оставляя ее без лески за минуту. Тогда жерлица, случается, раскачивается из стороны в сторону от рывков засекшейся рыбины. У малых же рек характер свой: неторопливый, задумчивый, как задумчивы и спокойны эти безлюдные по чернотропу места, где лишь кружит пара воронов, шелестит в низкобережье сухой камыш, и бегут черные струи в открытой закраине, исходящей паром…
Следующая хватка случилась в классический «час щуки» — в одиннадцать… Но тут не было ужимок и задумчивых размышлений: проглотить не проглотить?.. Катушка, словно на боевых волжских плато, закрутилась безостановочно, и в миг леска была с нее смотана. Пока я бежал к жерлице, тренога, судорожно подергавшись, замерла… Из лунки я вытянул лишь обрывок лески… Вот тебе и малая речка, сонно спящая в луговых ленивых берегах!.. Вот тебе и щурята-«шнурки» желтоглазые с полкило!.. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»!.. Опять придется мудрить со снастями, пытаясь соорудить что-то более или менее универсальное, поскольку все же основная масса рыбы здесь не крупных габаритов, и выход «крокодила» — явление почти историческое. Грубую снасть щурята обойдут, а крупная щука разнесет в клочья миниатюрные жерлички. Буду искать добрую середину.
До полудня на жерлицы-треноги попалась еще одна щучка, а потом река замерла. День в это время короток, и мы пошли обустраивать ночлег. Из множества вариантов относительно теплой ночевки мы выбрали, может быть, странный, но, в общем, простой. Заранее завезли на машине десяток-другой кирпичей, трубу в виде буквы «г» и решетку-колосник, которая должна была попросту стоять над землей на гнутых опорах. Обойдя этот колосник кирпичами, получили некий кирпичный прямоугольник. Сверху накрыли его металлической крышкой-плитой с отверстиями под трубу и котелок. Получилась простейшая печка, скрепленная только металлическими стержнями и крышкой с загнутыми вниз краями, держащими кирпичи. На испытаниях в городе она отчаянно дымила из всех щелей, но с нагревом кирпичей начинала весело гудеть и дым исчезал. На импровизированной плите можно было вскипятить чай или сварить суп. А потом, когда котелок снимался с плиты, отверстие закрывалось специальной крышкой.
Пригодилась и старая брезентовая палатка советских еще пионерских времен. За ненадобностью и пожароопасностью дно палатки вырезали. В потолке проделали дыру и вшили туда фанерно-металлическо-асбестовую пластину под трубу, чтобы не затлел (тьфу-тьфу!» старый брезент от раскаленной трубы. Поскольку спать на земле холодно и жестко, а коврики туристические могут запросто полыхнуть, соорудили по бокам печки простейшие нары из положенных в изголовье и ноги бревен и жердей, прибитых к этим самым бревнам-матицам. Все, спать можно!.. Не кровать конечно в спальне с центральным отоплением, ну а нам этого и не надо. Даешь романтику зимней ночи посреди зябкого жухлого луга, у спящей подо льдам реки! И чтоб пели угольки в печке, пахло сладко ольховыми полешками, теплой хвоей-лапником, трепетал бы огонек свечи на подставке и мурлыкал приемник в изголовье. И были бы ледяные «сто грамм» в печной и сонной оторопи теплой палатки, когда за полотняными стенами метет ледяная позема, перебегая с одного вымороженного гребня на другой.
А поутру, в морозную и румяную зарю, после кружки горячего крепкого чая сразу – на лед, где уже алеют флажки жерлиц и выползают из лунок ледяные налимы, взявшие глухой ночью на живую, резаную ли рыбку-сорожку. А там уже щуки остроглазые начинают поднимать флажки… Все это – перволедье на малой речке, речке твоего детства…
Александр Токарев
