Отплыв от Сенюшкино и выйдя за прибрежную траву, бросаем якорь. Цепляю к леске желтую «вертушку» и размахиваю спиннингом. Бульк! Коряга… Чертыхаясь, отцепляю блесну подергиванием в разные стороны. Снова заброс, потом еще и еще. Меняю блесны. Забросы следуют один за другим, но словно заколдована или мертва вода. Нет ни единой хватки. Идём дальше. Вот и громадный дубовый пень, который давно уже стоит здесь и напоминает осьминога. По правой стороне тянутся острова, заливы, протоки, затопленные перелески. Далеко виден куполообразный холм с редколесьем по крутым скатам. Еще дальше синеет на высоком берегу старый сосновый бор. Слева высится на крутояре деревенька Троицкие выселки, ставшая теперь поселением дачников.
Мы выходим за остров к Жареному бугру, и нас встречает настоящая волжская волна, приходящая с фарватера по широкому плесу-протоке, бывшему ложу речки Рутки. Грести становится тяжело. Волновой накат останавливает плоскодонку, бьет в борта и рассыпается теплыми брызгами на наших лицах, опаленных солнцем. Но мы заходим в узкую протоку между островами и поражаемся наступившей тишине. Темная вода, в которой роятся крупицы зелени, почти неподвижна. На ней уже желтеют первые палые листья. Мы раздвигаем их лодкой и тихо плывем под ветвями лип и кленов.
Располагаемся на островке посреди широкой протоки. Палатку летом обычно не ставим, в ней душно. Натягиваем полог от комаров, а сверху укрываем его полиэтиленом, на случай дождя. Жилище готово.
Садимся с сыном Димкой обедать у ненужного костерка, разве что чай на нем вскипятить…
– Ну-у, опять колбаса с жиром, – ворчит Димка.
– Помидоры ешь, огурцы.
– В лагере надоели.
– Чего ж рыбы не поймал?
– А сам-то?..
Переругиваемся, шутя, но действительно обидно: волокли из города тяжелую сковороду-чугунину, взяли маслица растительного, манной крупы для обваловки рыбных ломтей. Вот только самой рыбы нет. Это на Волге-то…
После обеда долго пьем чай и лежим на ветерке, под березой. Отдыхаем. Между тем жара начала спадать. Откуда-то взялись чайки, они падали на протоку снежными комьями, высмотрев скопления прыскающего поверху малька. Э-э, да малек-то не от радости танцует!.. Ему бы увернуться от жадных окуневых пастей. Вон они, полосатые охотники, словно стадо, гонят суматошного малька на отмель. А там уже кипит вода, как в кастрюле.
– Подъем! – толкаю задремавшего Димку.
Спешно отталкиваем лодку и тихо подкрадываемся к отмели, где идет окуневая загоновая охота. Р-раз! «Вертушка» плюхается за стаей, проходит ее… Пусто. Еще заброс, еще… Окунь упрямо сторонится блесны. Не снимая «Mepps», просто привязываю к ней на отрезок лески желтую миниатюрную «колебалку». Первый же заброс приносит полукилограммового горбача.
Окунь хватал без перерыва, нагло и жадно. Причем, если до этого «вертушка» не вызывала у хищника никакого аппетита, то теперь она, «убегая» от более крупной блесны-преследователя, стала для азартного полосатика самой желанной.
После десятка пойманных мной окуней Димка взмолился:
– Пап, я тоже хочу!
– Конечно, парень, лови! – опомнившись, отдаю ему спиннинг.
Но он не умеет забрасывать. Клятвенно пообещав научить этому сына, забрасываю сам, а подматывать леску будет Димка. Тук-тук! – бьет уверенно по кончику удилища. Сын с горящими глазами стрекочет катушкой. Спиннинг гнется, и в лодку падают сразу два окуня.
– Видел, пап?! Нет, ты видел, как я их?!
– Видел-видел, это тебе не солитеров ловить. Волга, брат, – вроде бы ворчу, отворачиваясь и расплываясь в улыбке. Затем забрасываю снасть и отдаю Димке.
Весь вечер и следующие дни мы высматривали чаек, места окуневого боя, заметные по вскипающим серебряными брызгами скоплениям мальков, ловили горбачей, а затем и тяжелых пятнистых щук, любопытных и завистливых к чужой охоте. Засыпали в пологе под тонкий звон комаров и просыпались в полнолуние от неясного и тревожного восторга, слушали, как хлещет по воде хвостом испуганная чем-то русалка, разбивая луну на множество осколков, как ворчит в тинистом бочаге старый водяной. А в росистую зарю отталкивали лодку от берега и плыли навстречу солнцу. И не было ничего лучше этих простых радостей, которые дарила нам протока.
Александр Токарев
