Здесь, случается, стреляют

Если посмотреть с высокого сенюшкинского берега, то взгляду открывается, казалось бы, живописный пейзаж. Там, вдали, в легкой дымке синеет правый высокий берег Волги, утыканный соломинками труб, с которых верховой ветер срывает струйки дымов. Вонзилась в небо телевизионная башня, белеют, словно куски рафинада, современные здания, ниже прилепились по склонам домики-коробки старых кварталов, нередко купеческой надежной постройки. Это «Кузьма». Так ласково и просто называют Козьмодемьянск. Самой Волги не видно. Она закрыта большими и малыми островами, бывшими когда-то охотничьими угодьями, заливными лугами, перелесками, деревнями. И сейчас по островам тянутся старые дороги, заросшие малинниками. По берегам лежит битый кирпич, раззявленными ртами чернеют заброшенные погреба, ржавеет проволока. Здесь нередко можно встретить яблоню, на которой висят краснобокие наливные плоды. На островах собирают и грибы. Этакая грибная рыбалка получается на моторных лодках. Всей семьей собираются «васюковцы» (по Ильфу и Петрову), садятся в крепкие волжские «Казанки-М», «Воронежи», «Прогрессы», и странно слышать здесь озорную перекличку грибников, которая далеко отдается по воде.

Веселую эту лубочную картинку портят рощи черных скрюченных деревьев, стоящих в нездоровой воде водохранилища. В серый день, если заплыть на лодке в такие места, унылый этот пейзаж, крик воронья да запах больной воды, в которой нередко белеет тухлая рыба, наводят тоску на нормального человека.

По весне здесь, бывает, стреляют

Не только из гладкоствольных «ижевок» и «тулок», случается, и очередью «Калашникова» разорвут тишину. Зона есть зона. И пускай это всего лишь зона затопления, но в заброшенных этих местах уже складывается своя жизнь, с особенностями, присущими любой зоне отчуждения.

Если пройтись по деревням Сенюшкино, Троицкие выселки, Мазикино, укоренившимся на высоком, теперь уже волжском (после затопления) берегу «нашей» стороны, то редко встретишь в крепких на вид хозяйствах работающего человека. Работающего не по сути, а на казенной официальной работе, за которую полагается зарплата. Вкалывать на своих огородах, тащить на себе большое хозяйство – дело обычное для любого селянина. Если бы еще им платили за это деньги… А они, эти деньги, нужны деревенским, как и нам, городским. Помнится, рассказывал мне подвыпивший знакомый из местных людей, как уже не раз он прилаживал петлю на перекладине в хлеву. «Как жить?! Деньги туда надо, деньги сюда надо!», – вот суть тяжелого его монолога.

«Дочке образование надо дать – гони тысячи, потом еще, потом еще. Сейчас все за деньги, а где их взять?».

Сидел он на лавке, жженый на солнце, ознобленный волжскими ветрами, и сжимал до белизны крупные кулаки, в тоске ли муторной, в злости ли, а может быть, в бессилии.

Сетями здесь ловят все

Иначе нельзя, если живешь у Большой воды, и нет больше иного заработка. Молодой паренек Сергей Архипов, умерший недавно от лейкемии, так как не на что было лечиться, несколько лет строил дом и содержал семью на «сетевые» деньги. Нередко, слушая бодрые сводки-отчеты рыбоохраны по пойманным браконьерам, отобранным у них сетям и суммам наложенных штрафов, я вижу перед собой этих самых браконьеров – людей, потерявших надежду на то, что может быть когда-то лучшая жизнь. Они не верят уже никому и надеются только на себя. Они ловят рыбу и их тоже ловят, кроме рыбнадзора – и омоновцы, казаки, студенты в правах. «Обнаглели совсем эти!.. – рассказывали местные. – Недавно подъезжали к костру и прямо спрашивали – литра есть? Если не было, садились в лодку, «кошкой» собирали сети и уезжали, а потом сами же ставили сети или продавали их по дешевке, за водку».

И нет из этого тупика иного выхода, кроме как: лови, но не попадайся, поскольку охранять рыбу все же необходимо, особенно от нелюдей «электроудочников» (которых, кстати, отлавливают сами местные «браконьеры» и судят по своим законам). Хотя нелепой иногда кажется охрана рыбных запасов здесь, где воду бороздят повсюду черные спины лещей, больных лигулезом, где на отмелях цветет ядовитая зелень и сбросы предприятий, особенно зимой, «тишком», под лед, стали правилом.

Плещет в подмываемые берега зеленая волжская водичка, визгливо бранятся чайки, клюя плавающих поверху «солитеров», мертвый лес чернеет в воде, раскинув сохлые сучья, а где-то там, на судовом ходу, проплывают белые теплоходы и слышится с них далеко: «Ветер с моря дул, ветер с моря дул…». Респектабельные дамы и господа поглядывают снисходительно в сторону зеленых с виду островов, за которыми идет своя жизнь. Там зона затопления, где иногда стреляют…

Александр Токарев